Хрупкий лед (СИ) - Страница 24

Уехали. Месяц. Она опоздала на целый месяц…

Настя ощутила, как головная боль сменилась головокружением.

Что же ей теперь делать? Куда идти? Сашка…

— Я не хочу назад. Не вернусь! — отчаянно замотала головой Настя, ощущая ужас и почти физическую боль от того, что рядом нет друга.

Стены подъезда как-то странно закружились вокруг нее, бабушка Аня что-то говорила, но Настя не слышала уже слов. Ей вдруг стало спокойно, ушла боль и чувство голода. Все ушло, кроме отчаяния. А потом в голове стало как-то пусто и темно, и она перестала понимать, что происходит.

* * *

Наше время

Он не помнил, боялся ли так хоть раз в жизни. Нет, наверное, нет. Все его страхи и опасения, чаще всего, были связанны с результатами игр, с возможными итогами трансферов и переговорами между его агентом и владельцами клубов. Страх перед игрой всегда был бурным. Даже не страх, а предвкушение, ожидание и опасения, уверенность в том, что сделаешь все возможное, хоть зубами, но вырвешь победу у противника. Любой ценой будешь добиваться ее.

Это, скорее, было предвкушение игры, пусть и с разумными, допускаемыми сомнениями, а порой, и с вовсе неразумными суеверными приметами. С бешеным бурлением адреналина в крови, и с хладнокровным просчетом вероятных ходов и тактики соперников. Но там, как и почти в любой ситуации в его жизни, все зависело от самого Александра. Его поступки и решения влияли на исход, и он мог управлять своей жизнью.

Сейчас же от него ничего не зависело. Словно бы Александр вновь стал тем тринадцатилетним пацаном, у которого забрали лучшего друга, человечка, который был ему бесценно дорог и жизненно необходим. И теперь, как и тогда Александр не мог ничего сделать, чтобы что-то изменить. Только ждать.

Но тогда он хоть мог искать, хоть к чему-то стремиться и двигаться, а сейчас — лишь сидеть на колченогом стуле у кровати и смотреть на непонятный монитор, писк которого в этот момент, похоже, оставался его единственной связью со Стасей.

— Саша…

Он с удивлением обернулся на тихий и неуверенный голос матери, не понимая, откуда она здесь взялась? Они с отчимом сейчас, вообще, должны были находиться у себя дома, в Канаде. А вместо этого — она стояла в дверях палаты и немного неуверенно, но с любовью и состраданием смотрела на сына. И даже виновато, что странно, словно бы хоть в чем-то здесь была ее вина.

— Мам, ты откуда? — хрипло прошептал он, пытаясь сбросить с себя ощущение безнадежной усталости.

Оглянулся. Только сейчас понял, что один в палате, и нет другого “ожидающего” хоть какого-то изменения в состоянии Насти. Встал с этого дурацкого стула, растирая заросшее щетиной лицо. И ничего не дрогнуло, даже стыдно не стало, что не брит. Хоть и дал себе слово, кода понял, что уже не восстановится после травмы, что больше никогда не будет ходить «пещерным человеком». Теперь же ему не надо думать о всяких глупых приметах, которыми успели забить голову тренера и партнеры по командам, пока Сашка метался по свету.

— Ты что тут делаешь? — растерянно спросил Александр, потерев затылок. Взбодриться не выходило.

— Мне Вероника позвонила, — так же тихо, как и он, ответила мать.

Александр скривился при одном имени бывшей невесты.

— Она пыталась попросить, чтобы я на тебя повлияла. Но я отказалась об этом даже заикаться. А когда поняла, что случилось и с кем… — его мама посмотрела на Александра с искренней тревогой и сочувствием. — Мы с Димой сразу же взяли билеты и вылетели первым же рейсом.

— Не стоило… — Александр тяжело вздохнул, стараясь собраться с мыслями. — Все равно помочь не сможете, а столько хлопот и… Спасибо, мам. — Он вдруг, совсем как в детстве, крепко ее обнял.

Только вот теперь, не он, а она прижимала к его груди свою голову с первыми седыми прядями. Теперь уже мама едва доставала ему щекой до плеча, но в этот момент, от навалившегося отчаяния и неизвестности, от незнания, как еще помочь Насте, он вновь ощутил себя мальчишкой, которому так нужна поддержка матери. Ее ободрение и непоколебимое заявление, что все обязательно наладится и будет хорошо. Только так, и никак иначе.

Правда, как взрослый и немало повидавший человек, Александр прекрасно понимал, что так редко бывает.

— Ну что ты, сынок, — мама и сама его крепко обняла. — Я же знаю, что тебе нужна наша поддержка. И Насте… — он удивился, заметив, с какой осторожностью мама перевела глаза на кровать.

Словно боялась чего-то. Чего? Лицо Насти не пострадало. Так, пара ссадин. Да и, вообще, вот так глядя на нее, неподвижно лежащую на кровати, сложно было поверить, что эта женщина находится сейчас между жизнью и смертью. Разве что бледность, даже какая-то желтизна кожи, наталкивали на мысль о болезни. И еще тишина в палате, нарушаемая лишь этим треклятым попискиванием аппарата.

А казалось, что она просто спала.

Будь оно все проклято!

У Александра был когда-то друг, который вот так же «уснул», приложившись головой о лед в очередной драке во время игры. И больше не «проснулся». Его просто отключили от аппаратов в итоге. Так-то мужик, тренированный спортсмен, сильный и накачанный. А это — Настя. В ней же, наверное, и шестидесяти килограмм нет, а Вероника вытолкнула ее на дорогу. Его Настя против машины, весом в тонну…

Александр зажмурился, пытаясь прогнать из памяти картину, которая преследовала его эти два дня и ночи.

— Мам…

В этом коротком слове было столько всего, что и не расшифруешь, и не разберешься. И горе, и боль, и страх, и дикая, отчаянная нужда, мольба о поддержке.