Хрупкий лед (СИ) - Страница 9

— Ты видла?! Мам! Видла?! — Еще метров за двадцать начал кричать парень, глотая отдельные буквы от радости. — Видела, как я их, а?! Пять бросков, мам! — Захлебываясь от гордости и восторга, делился он своей радостью, почти рухнув на скамью рядом с ними. — Пять попаданий!

Она внезапно ощутила себя настолько же лишней, как и у них на кухне. Это двое были семьей. А Настя — лишь сторонним наблюдателем. Стало грустно и очень-очень сильно что-то закололо внутри. Однако Настя не подала виду, привычно насупившись.

— Ты — молодец! — Тетя Наташа полностью разделяла воодушевление и восторг сына. — Я все видела, ну конечно же! Ты великолепно играл, Шурка! — Она крепко обняла его и умудрилась поцеловать в нос, несмотря на шлем и кучу щитков.

— Мам, здесь же ребята. — Смутился Сашка.

Но стоически вытерпел объятия матери, проигнорировав смешки других мальчишек, которых отцы, в виде похвалы, похлопывали по спинам и плечам. Как настоящие мужчины — мужчин. Видно было, что поведение матери Саши, ее «нежности» — смешат ребят, и они испытывают некоторое превосходство. Но, к чести Саши, Настя не могла не отметить, что он с гордостью обнял мать в ответ. Словно назло всем тем, кто над ним втихомолку посмеивался.

— А что она тут делает? — Наконец, с интересом спросил Саша, глянув в ее сторону. — Ты ж ее в приют собиралась вести? — Он снял шлем и растормошил мокрые волосы пятерней.

Взгляд мальчишки светился любопытством. И, похоже, ничем больше. Он не был зол или сердит оттого, что его мать тратила время на какую-то сироту, еще и сюда, на его тренировку ту притащила. Саше просто было интересно. Такое отношение со стороны «родительских» детей не было привычно, а потому — удивило Настю.

— Настя, оказывается, не знала, что такое хоккей, никогда не видела игры. Попросила показать, когда я рассказала, чем ты занимаешься. А директор их приюта — разрешила. Так что, сегодня у тебя было на одну болельщицу больше. — С улыбкой рассказала тетя Наташа. — Ой, — вдруг всплеснула она руками. — Ребятки, вы меня подождите. Я хочу с Эдуардом Альфредовичем поговорить.

И тетя Наташа тут же бросилась догонять тренера, который уже собирался уходить, поговорив с другими родителями.

Настя осталась один на один с Сашей, который смотрел на нее странным, внимательным взглядом.

— Ты, что? Правда, никогда не видела хоккея? — Наконец, уже привычно медленно и с расстановкой, удивленно проговорил он.

— Правда, — буркнула в ответ Настя, наблюдая, как мальчишка наклонился и начал расшнуровывать коньки.

— Ну, и как? — Саша вдруг перестал разуваться. — Понравилось?

Поднял голову и внимательно глянул на Настю снизу вверх. С каким-то таким странным и непонятным для нее выражением на лице, словно бы Настя претендовала на его порцию конфет. Это выражение заставило ее отвернуться. Настя снова уставилась на лед, воскрешая внутри то, что только что видела и чувствовала.

— Здорово! — Сама не заметив, как начала восторженно улыбаться, восхищенно выдохнула она. — Это… Это… Просто класс! Обалденная игра! — Она даже руками взмахнула от избытка чувств.

— Точно! — С таким же восторгом откликнулся Саша. И, неожиданно, хлопнул ее по спине. — Обалденная! Пойдем, я тебе все покажу тут! — Настя удивленно обернулась.

Теперь он смотрел на нее, словно на «свою». Похоже, признав Настю, как достойного в общении человека. Раз уж и она смогла оценить хоккей. Схватив в одну ладонь ее руку, а в другую запихнув, каким-то образом, и коньки, телепающиеся на шнурках, и клюшку, и шлем, Саша с целеустремленностью танка потащил ее в сторону каких-то дверей.

ГЛАВА 3

Саше не спалось. Он уже два часа ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть. Хотя обычно — просто отключался после тренировок. А сегодня — никак не мог перестать думать о том, что произошло за день. И мама не спала. Он слышал, как она ходила по кухне, как тихо позвякивала чашкой о блюдце. Мама часто засиживалась за чаем по вечерам. Он точно не знал, почему. На его вопросы, отчего мама не идет спать, она всегда только улыбалась и говорила, что ей надо еще подумать. Днем — некогда, а по вечерам — думается хорошо.

Саша не спорил, но ему казалось, что его мама в этих случаях… Ну, не врет. Мамы же врать не могут? Не его, во всяком случае. Она всегда честна с ним. Но все-таки, говорит не совсем правду.

Мама не просто думала. Он же видел, что иногда она что-то писала в толстой тетрадке, в которой листы скрепляла металлическая пружина. Саша как-то заглядывал в эту тетрадь, когда мамы не было дома. Там мама вела подсчеты имеющихся у них денег. Саша подозревал, что тех далеко не всегда было достаточно. Наверное, именно потому во время таких вечерних посиделок, у мамы грустили глаза, хоть на губах и играла мягкая улыбка.

А еще, иногда она думала о его отце. Это Саша знал точно. Она до сих пор не забыла того. Сам Саша уже почти не мог воскресить в памяти черты папы. Он помнил его злость, помнил громкие, гневные окрики, когда Саша не мог быстро и четко ответить на вопросы и что-то невнятно мямлил. Помнил, насколько тяжел отцовский кулак. Даже то, как плакала мама, когда они еще жили с отцом.

А лица — не помнил. И ничего хорошего о той жизни, тоже не помнил. И не понимал, почему мама грустит о том времени. Сейчас, когда они жили без него, было куда лучше. Однако, наверное, надо было еще дорасти, чтобы это понять. Взрослые часто его удивляли. Несмотря на то, что Саша не считал себя уже маленьким, тринадцать лет, как ни как, он часто думал, что ему пока не понять поступки взрослых и причины, которые их на те толкают.