Чего пока, к огромному сожалению, не наблюдалось.
А еще, они с мамой тщательно готовили праздник для Насти, чтобы этот «день рождения» вышел самым-самым лучшим, каким только мог быть. Правда, к своему огорчению, Саша никак не мог выбрать подарок. Осталось меньше недели, а он еще не определился, что же подарить подруге и размышлял об этом все время.
Сегодня, как и всегда после школы, он отправлялся на тренировку. Сейчас он зайдет в приют за Настей, и они вместе отправятся на лед. Саша как раз одевался, слушая тихие разговоры мамы и Анны Трофимовны на кухне, когда кто-то позвонил в дверь. Странно, к ним редко кто-то приходил. Разве что бабушка Аня. Так она и сейчас у них. Или это Дмитрий Валерьевич, который теперь приходил едва ли ни ежедневно? Хотя, тот, обычно, заглядывал в гости вечером.
— Я открою! — крикнул Саша маме, решив не гадать, а проверить, кто пришел.
Выйдя в коридор, он глянул в глазок и с удивлением распахнул входные двери перед Верой Семеновной, директором Настиного приюта. Женщина казалось очень грустной и, сейчас, стоя у них под дверью, она плакала.
— Здравствуйте. — Немного растерянно произнес Саша. — А я к вам собирался…
Даже кивнул и отступил, пропуская женщину внутрь. А у самого внутри что-то сжалось, сдавило. Сашка не то, что умом, чем-то другим, примитивным и диким понял, что случилось что-то. С Настей. И это было плохо. Очень плохо.
И он до рези в глазах сейчас всматривался в директрису, отчаянно желая понять, что произошло, и до дрожи в коленях боясь этого.
— Шурка, кто там? — Мама и Анна Трофимовна выглянули из кухни.
Но ни Саша, ни Вера Семеновна не обернулись. Директриса смотрела только на него, и он не мог глаза отвести.
— Саша… — Вера Семеновна глубоко вздохнула. — Тебе уже не за чем к нам приходить. Настя… ее нет. Ее забрали сегодня.
Женщина принялась утирать слезы. А Саша… Он просто не мог понять, что она имеет в виду.
— Как это — нет? — Переспросил он, удивившись, отчего это голос стал таким хриплым и ломанным. — Куда забрали? Кто?
— Социальная служба. Ее документы восстановили. И за ней сегодня приехали, чтобы перевести в детский дом для старших детей. — Прерывисто, все еще всхлипывая, объяснила Вера Семеновна.
— Нет. — Саша покачал головой. — НЕТ! — Крикнул он. — Она бы не уехала, не рассказав мне. Не попрощавшись. Я сейчас пойду. Скажу, что ее нельзя забирать…
— Саша. — Вера Семеновна ухватила его за руку. А он и не заметил, что рванул к дверям. — Ей не дали, Сашенька. Настя очень просила отпустить ее попрощаться. Рассказать. И я просила, объясняла. Мы плакали. Но, понимаешь, у них и другие дети были. Беспризорники, которых милиция передала. А ехать далеко. В нашем городе сейчас нет детского дома для старших детей. Объединили с соседней областью. И социальный работник не захотела ждать, не разрешила. Мы так просили… А они уехали, Сашенька. Уже уехали. А я к вам сразу… — Вера Семеновна опять заплакала. — Они мне даже не сказали, куда ее переведут. В соседнюю область, или в другое место. «Еще не решено», вот и все что мне ответили.
Саша ощущал себя потерянно. Оглушено. Так, как когда с размаху получал в живот. Еще не осознав, не поняв, он оглянулся, словно надеялся, что мама сейчас улыбнется и все решит. Так, как всегда это делала. Все уладит. Она же все может…
Но мама, глядя на него печальными, полными слез глазами, зажимала ладонью рот. А бабушка Аня в открытую плакала.
Это окончательно добило его.
— Нет! — вдруг закричал Саша. — Нет! — Он замотал головой, будто пытался оттолкнуть, стряхнуть с себя правду. — Нет!
Не понимая зачем, для чего, куда, он рванул с места, и выбежал из квартиры.
— Сашенька! — Несся за ним вслед объединенный крик испуганных женщин. — Сынок!
Но он не оборачивался. Просто не мог. Ему надо было.
Что именно надо — Саша не знал. Но остановиться не мог. Казалось, что если он хоть на секундочку остановится — станет так больно, что он просто не вынесет, не выдержит. И Саша бежал куда-то, не замечая никого на своем пути, не разбирая самой дороги.
Он не мог поверить, что Настю забрали. Не мог! И это тогда, когда он сам решил отказаться от хоккея, лишь бы остаться здесь, с ней!
Как они могли? Как!? Даже не пустить ее попрощаться, не дать рассказать, не сообщить, куда…
Сашке так сильно хотелось кого-нибудь поколотить. Чтоб больно-больно. Чтоб до крови. Не за что-то конкретное, а потому, что ему сейчас было так больно внутри. Потому что, казалось, в животе завязали все тугим узлом, а потом порвали. Настолько больно было. Но он не останавливался, все бежал и бежал, пока не понял, что добрался до дворца спорта и катка.
Сашка стоял посреди темного зала и тяжело дышал. Пот градом катился по лицу и телу, щипал глаза и губы. Надрывные вдохи громко, хрипло разносились по пустому пока еще помещению.
Рано. Он рано пришел. Ведь собирался же еще зайти за Настей…
Эта мысль окатила его новой болью. Словно он не остановился, а с размаху врезался в стену. Так больно, просто невыносимо. Он сжал веки. Сильно-сильно. Глаза пекло не только от пота. Хотелось плакать, выть в голос. Но он же мальчик. А мальчики не плачут. Они сильные. Они должны защищать девочек, это тем позволено плакать.
Сашка вспомнил, что Вера Семеновна сказала — Настя плакала. От этой мысли и дышать стало трудно. Он пошел. Опять попытался отвлечься движением. Добрел до катка. Несколько мгновений смотрел на сверкающий лед, убеждая себя, что этого от его сияния глаза режет.