Хрупкий лед (СИ) - Страница 21

А потом, словно наяву, услышал ее голос. Вспомнил, как она «болела» за него во время тренировок, как заставляла отрабатывать удары. И как ругалась, если Сашка, ненароком, бормотал ругательства, когда у него не получалось. Совсем, как Эдуард Альфредович. Мелюзга же, а его учила…

Он не выдержал. Вышел на лед в сандалиях, сел на корточки, упершись спиной в ограждение. И заплакал. Заплакал так, что не мог остановиться. Тер глаза, прижимал те кулаками, но слезы все равно лились, будто сами по себе. А он не мог те остановить. Так же, как не мог теперь пойти и забрать Настю.

Сашка ревел, как дите в песочнице, но не мог иначе. Всхлипывал, закусывал губу. И плакал. Все равно плакал. Он не знал, что теперь делать и как быть дальше. Просто не знал. Даже встать не мог. Хоть уже было холодно, и он дрожал, обхватывая себя руками. И надо было уйти, до того, как соберутся парни на тренировку. Но не выходило. Не получалось. Только эти дурацкие слезы, которые никак не желали заканчиваться, все лились, и лились. И нос сопел, и вот-вот, кажется, икота могла начаться.

— Саша?

Он даже не сразу услышал, что его зовут. Только когда Дмитрий Валерьевич опустился на корточки прямо перед ним и напряженно заглянул в глаза, понял, что уже не один здесь. Может, и еще кто-то пришел. И видел, как он позорно ревет, словно малолетка. Только и стыдно не было. Кроме боли и отчаяния Сашка сейчас ничего не ощущал.

— Саша, что случилось? Что-то с мамой? — Тренер опустил ему руку на плечо, стараясь привлечь внимание. — Что с тобой?

Он не мог внятно ответить. Только затряс головой, так, что зубы клацнули.

— Мама… Мама… Хорошо. С ней… хорошо. Все. — Заикаясь, с трудом, с мукой, о которой уже позабыл за эти месяцы, принялся он выталкивать из себя слова. Забывая и путая, что и как говорить. — Настя…

Сашка не держался, опять всхлипнул. Тут же зажал рот кулаком.

Дмитрий Валерьевич помрачнел и крепче сжал его плечо. Осмотрелся.

— Где она? С ней что-то случилось, Саш? Что? Да, не молчи же, Сашка?!

Уж этот мужчина, столько времени проводя с ними за последние недели, точно знал, что Настя никогда не пропускает тренировок Саши.

— Ее забрали. — Выдохнул Саша. — Все. Увез… ли. Кто-то. Не знаю. Не пустили ко мне. Даже не прощались. И куда — не знаю. — Сбивчиво попытался объяснить он, как мог. — Все. Забрали.

Саша уставился глазами в лед. Голова казалась чужой, тяжелой, и язык не слушался. И в животе болело все так же сильно. И в груди пекло.

Дмитрий Валерьевич помолчал несколько минут, после чего надавил ему на плечо.

— Саш, давай, поднимайся, парень. Знаю, верю, что тяжело. И больно. Но если ты сейчас еще и заболеешь — никому легче не станет. Мать знает, где ты?

Саша покачал головой, но поднялся, опираясь одной рукой на ограждение.

— Давай-ка, я тебя домой отведу. На тренировке тебе нечего сегодня делать. — Решил Дмитрий Валерьевич. — Эдуарду Альфредовичу я все потом объясню. А ты дома нужнее. Маме твоей, тоже, нелегко сейчас, наверное. Она же Настю, не меньше тебя любила. Как родную

Сашке захотелось закричать, топнуть ногой, поспорить.

Никто не любил Настю, как он! Даже его мама. Никто! И она никого так не любила, как его. Она же его лучший друг! И была, и будет! Его!

Но он не стал этого говорить вслух. Понимал, что Дмитрий Валерьевич прав, может и не во всем, но во многом. И он своей маме сейчас нужен. И она ему — тоже. Потому Саша послушно пошел следом за тренером.

— Прорвешься, парень. — Негромко заметил тот. — Ты прорвешься. Сильный. И Настя твоя — сильная. Не грусти раньше времени. Постараемся узнать, куда ее перевели. Съездим, поговорите. Переписываться, хотя бы, сможете.

И он поверил. Как-то легче стало. И отпустило внутри что-то. Он ее найдет, обязательно. А там — там они еще что-то придумают.

Однако им так ничего и не удалось узнать. Сколько не звонила начальству Вера Семеновна, сколько не писала обращений в социальную службу его мама — никто не сказал им, где Настя. Недели шли, превращаясь в месяцы. Началось лето. Он сам, в одиночестве, даже от мамы тайком, отметил ее день рождения. С горечью, и слезами, которым уже не дал пролиться из глаз.

Саша повзрослел после того дня. Понял вдруг, что есть вещи, на которые даже его мама не в силах повлиять. Никто не может. И что, как бы сильно ты не любил кого-то, у тебя могут отнять этого человека, не спросив, и даже не дав попрощаться.

Он стал взрослым. Не столько физически. В душе.

Дмитрий Валерьевич с Альбертом Романовичем уехали в свою страну, и теперь первый регулярно звонил его маме. Саша продолжал ходить в секцию и надеяться, надеяться…

Но ничего не менялось. За три месяца они не узнали о Насте ничего. А потом — в августе, его с мамой пригласили на «смотрины» в команду. Мама не заставляла, говорила, что они могут остаться и продолжать искать. Но он по ее глазам видел, что веры в успех у мамы уже не осталось. И Саша так не хотел, чтобы мама снова была несчастна как тогда, когда они ушли от папы. И не только потому, что он может упустить такой шанс. Но и из-за Дмитрия Валерьевича, который, похоже, настолько сильно ей нравился.

Он не смог отказаться. Не смог. На их семью и одного несчастного хватит. Маме страдать необязательно. И двадцатого августа они уехали в Россию, понимая, что, вероятнее всего, не вернутся. По словам и Дмитрия Валерьевича, который приехал им помогать, и Альберта Романовича, который и звонил им, приглашая — тренера основной команды очень заинтересовались подрастающим игроком. И если только сам Сашка не подведет — его готовы тренировать и «растить» для основного состава команды.